В. В. Бартошевич "Наградная медаль участника Отечественной войны 1812 года как памятник эпохи"

4. Социальные коллизии

Медаль участника Отечественной войны 1812 г. можно считать самой демократической из всех существовавших до того времени в России воинских наград. Это был первый случай, когда одинаковая награда (пусть даже на лентах разной «доброты») предназначалась участникам победоносной войны без различия их чинов, сословного положения и степени личных заслуг. Правда, обычай массового награждения участников военных кампаний или отдельных сражений независимо от их личных заслуг существовал на Руси, как уже упоминалось, издавна, однако сами награды были при этом, как правило, не одинаковыми, получал их «каждый по пропорции своего чина». Это выражалось в градации веса и размеров награды (например, золотых медалей); в различии металла (золотые разного веса – офицерам, серебряные – нижним чинам); в некоторых случаях как дополнительный элемент вводились различия в изображениях на медалях, украшение медалей, предназначенных высоким чинам, драгоценными камнями или присоединение к ним золотой цепи для ношения и т.д.

Во второй половине XVIII – начале XIX в. боевыми медалями чаще всего стали награждать только нижних чинов, для награждения же офицеров и генералитета широко использовались сложившаяся к тому времени система орденов, золотое оружие (с 1807 г. причисленное к орденской системе), пожалование следующим чином, землями, арендами и т.д. В ряде случаев после военных успехов учреждались особые золотые кресты, что позволяло награждать широкий круг отличившихся офицеров, не получивших орденов. Учреждение же единой награды для раздачи участвовавшим в войне «строевым чинам в армиях и ополчениях всем без изъятия» и даже некоторым категориям участвовавших в сражениях нестроевых чинов было для современников явлением необычным. Понятно, что такой подход к награждению при невиданном до того размахе военных действий, характеризующем Отечественную войну, привел к тому, что медаль за 1812 год по числу награжденных ею оказалась несравнимой с когда-либо ранее учреждавшимися боевыми наградами.

Эти особенности рассматриваемой медали – относительный демократизм ее статута и массовость награждений – были, конечно, порождены прежде всего характером самой Отечественной войны 1812 года. В какой-то мере они явились своеобразным отражением общенародного пафоса борьбы с иноземным нашествием и национальной гордости, вызванной ее победным исходом. Было бы, однако, ошибкой переоценивать, а тем более идеализировать эти особенности, считать их отходом от классово-сословных основ наградной политики правительства. Не вызывает сомнений, что Александр I учреждением и раздачей небывалой награды стремился декларировать единение верховной власти с народом и признание заслуг народа в войне, но в действительности сословный подход как при учреждении медали, так и при награждении ею проводился весьма продуманно и жестко, в результате чего очень многие участники Отечественной войны медаль не получили. Изучение этого аспекта истории рассматриваемой награды заслуживает особо пристального внимания, поскольку именно здесь наиболее рельефно вскрывается немало фактов, дающих дополнительный материал и для характеристики послевоенной внутренней политики правительства, и для расширения сведений по некоторым вопросам истории Отечественной войны 1812 года.

Дискриминационные ограничения содержал уже сам статут медали. Главное ограничение состояло, бесспорно, в том, что имеющими право на награждение не были признаны тысячи вневойсковых народных (в основном крестьянских) партизан. То, что народные партизаны не были названы среди имеющих право на награждение, но вместе с тем не было прямо сказано, что они не имеют такого права, а император мог «в приличных случаях» производить награждения по своему усмотрению, несколько маскировало намерения правительства, оставляя надежду на награждение партизан путем “высочайших” решений. Позже эти намерения проявились в полной мере. Указанное ограничение было наиболее значительным, но не единственным: из нестроевых право на медаль (при условии нахождения во время сражений под неприятельским огнем) получили лишь священники и медицинские чины, то есть меньшая, относительно привилегированная и по положению своему реже других попадавшая под непосредственный неприятельский огонь часть нестроевых чинов, основная же их масса такого права не получила; статутные ограничения коснулись и некоторых других категорий участников войны. Социальные коллизии, вызванные всеми этими ограничениями, подробно будут изложены ниже. Начать же анализ дискриминационной политики правительства целесообразно, на наш взгляд, с рассмотрения того, как выполнялось (а правильнее сказать – как не выполнялось) обещание наградить медалью ополченцев.

По статуту награждение медалью в ополчениях должно было производиться на тех же основаниях, что и в регулярных войсках. Объясняется это, по-видимому, тем, что при выработке статута, то есть накануне кампании 1814 г., в которой предстояло принять участие и ополченцам, не приравнять ратников к солдатам было бы неразумно с различных точек зрения: и с точки зрения отношения к такому решению самих ополченцев, и с точки зрения настроений, которые могли появиться у солдат и передовой части офицерства, и, наконец, с точки зрения того, как выглядел бы в этом случае Александр I в глазах либеральных кругов европейской общественности. Но так как награждение ополченских формирований откладывали на последнюю очередь, то практически вопрос о выдаче ополченцам медалей стали решать лишь в 1816-1817 гг., когда все ополчения были уже распущены и во главу угла можно было поставить интересы внутренней политики. Суть проблемы для правительства состояла в том, что почти все рядовые ополченцы являлись крепостными, а им, с точки зрения правительственной политики, давать награды было крайне нежелательно и даже опасно, ибо это, с одной стороны, способствовало бы развитию у крестьян чувства собственного достоинства, несовместимого с их рабским положением, а с другой – породило бы недовольство большинства помещиков-душевладельцев. Изменить объявленный уже статут медали было, разумеется, затруднительно, однако на практике дело сумели повернуть так, что подавляющее большинство ополченцев обещанную награду не получило.

Стремление максимально ограничить награждение ополченцев проводилось в жизнь прежде всего на основе того, что первому пункту указа Александра I от 22 декабря 1813 г., согласно которому медали следовало раздавать «строевым чинам в армиях и ополчениях всем без изъятия, действовавшим против неприятеля в продолжение 1812 года», был придан узко ограничительный смысл: слова «действовавшим против неприятеля» стали трактовать как непосредственное участие в сражениях. Это дало возможность лишить права на медали те ополченские формирования, которые по указаниям командования выполняли задачи по блокированию французских войск в Москве, несли охрану границ своих губерний, обеспечивали коммуникации русской армии, участвовали в контрнаступлении, несли при выполнении поставленных задач потери, но непосредственно в сражениях использованы не были. Как это делалось практически – проследим на примерах хотя бы Тверского и Рязанского ополчений.

Тверское ополчение, сформированное в августе 1812 г. в составе пяти пеших и одного конного полка общей численностью около 15 тыс. человек, в последних числах августа было двинуто к Москве, но в связи с отступлением русской армии остановилось в районе Клина, а затем по предписанию М.И.Кутузова получило задачу защищать Тверь и Тверскую губернию. Ополчение поступило в подчинение командовавшего отдельным отрядом, прикрывавшим петербургское направление, генерал-адъютанта Ф.Ф.Винценгероде, а после того, как он 10 октября попал в плен к французам, – назначенного вместо него генерал-адъютанта П.В.Голенищева-Кутузова. В начале ноября все Тверское ополчение, за исключением конно-казачьего полка, оставленного в отряде П.В.Голенищева-Кутузова, было двинуто к Витебску, где находилось до конца января 1813 г., а потом совершило марш в район Риги и включилось в отдельный корпус, которым командовал генерал-адъютант Ф.О.Паулуччи⁸⁵.

Не будучи в сражениях, все пешие полки Тверского ополчения понесли огромные потери, вызванные инфекционными заболеваниями. В период пребывания в Витебске и его окрестностях «от военнопленных, находившихся за болезнью в г.Витебске французов, возникли повальные болезни коими значительное число людей Тверского ополчения заразилось, и, находясь в госпиталях, померли». При расположении в районе Риги ополченцы, «сопровождая пленных, в такой мере заразились от них болезнями и померли, что по объявлении в 1814 г. высочайшего повеления распустить вместе с прочими и Тверское ополчение в домы возвратилось к помещикам из набранных пеших 12.636 только 4.577 чел., которые и сданы владельцам по принадлежности в первых числах июля 1814 г.»⁸⁶. Следует отметить, что такая смертность (63,8% от общей численности) являлась беспрецедентной даже для эпохи Отечественной войны, когда потери от болезней были весьма высокими не только в ополчениях, но и в регулярных частях.

В апреле 1814 г. командующий Тверским ополчением генерал-лей-тенант Я.Д.Тыртов представил своему непосредственному начальнику Ф.О.Паулуччи рапорт, в котором подробно описал действия ополчения в 1812 году и просил «представить куда следует» о награждении ополченцев медалями. К рапорту были приложены тексты предписаний, полученных Тыртовым от М.И.Кутузова и Ф.Ф.Винценгероде, которыми определялась деятельность ополчения в ходе Отечественной войны. Ф.О.Паулуччи 22 апреля 1814 г. отправил управляющему Военным министерством А.И.Горчакову полученные документы, а также собственный рапорт, указав в нем: «<…> долгом себе поставляю присовокупить, что по мнению моему все чины Тверского военного ополчения, как действительно участвовавшие в продолжение неприятельских действий в 1812 году, не должны лишиться высочайше установленной награды». Более двух с половиной лет это представление оставалось без ответа. Наконец в декабре 1816 г. тверскому гражданскому губернатору было послано отношение, уведомляющее, что «Инспекторский департамент Главного штаба его величества к награждению чинов Тверского ополчения означенными медалями по небытности оных в действительных сражениях в 1812 году приступить не может», о чем предлагалось объявить бывшим чинам ополчения. Аналогичное отношение было послано тогда же Ф.О.Паулуччи как лицу, сделавшему представление к награждению⁸⁷.

Я.Д.Тыртов, по-видимому, смирился с таким решением, ибо никаких попыток изменить его предпринимать не стал. Но не смирился бывший командир конно-казачьего полка подполковник Е.М.Балтин, решивший добиваться медалей хотя бы для своего полка, большая часть которого в 1812 г. действовала отдельно от пеших полков и участвовала во многих боях. Еще в июне 1814 г. он представлял в Военное министерство именные списки участников боев для награждения их медалью, но это представление осталось без ответа. Узнав, что всему Тверскому ополчению отказано в награждении, он отправил в Инспекторский департамент составленный в резких выражениях рапорт. В нем указывалось, что четыре сотни подчиненного ему полка в период пребывания французов в Москве, «быв отряжены на передовые посты в город Воскресенск под команду генерал-майора Иловайского 12-го, с разъезжавшими неприятельскими партиями неоднократно имели действительные сражения с потерею убитых и раненых, а притом в делах октября 9-го под Звенигородом, 10-го под Кахановым, 19-го и 20-го при Теплухе и в преследовании оного, при Духовщине, Смоленске, Вильне и в Пруссии при занятии городов Гумбин (Гумбинен – В.Б.) и Инстенбурга до города Данцига под неприятельским огнем были. За отличия и храбрость, оказанных в сих делах, <...> штаб и обер-офицеры награждены всемилостивейше разными орденскими знаками. Из сего инспекторский департамент заключить может, что конно-казачьего полка четыре сотни в действительных сражениях 1812-го года участвовали, на получение и ношение медалей в память того года установленных имеют действительное право <…>». Закончил свой рапорт Балтин весьма дерзко: «А посему Инспекторский департамент <…> носить тверскому конно-казачьему полку означенные медали учиненное запрещение благоволит уничтожить, а о дозволении сделать кому следует свое предписание».

Обычно, когда дело касалось кадровых полков, рапорт командира считался достаточным основанием для награждения медалями указанных в представляемом им списке офицеров и нижних чинов. Но в данном случае речь шла об ополченцах, и поэтому Инспекторский департамент затеял бюрократическую переписку, длившуюся около двух лет. Атаману Войска Донского М.И.Платову было направлено отношение с указанием послать запрос генерал-майору В.Д.Иловайскому 12-му, действительно ли полк Балтина участвовал в боях в составе его отряда. Иловайский сообщил, что в его отряде находились и участвовали в боях две сотни этого полка под командой майора С.М.Фиглева. В связи с этим Балтину пришлось доказывать, что еще две сотни под его личным командованием участвовали в боях в составе отряда П.В. Голенищева-Кутузова. Только после этого в ноябре 1818 г. было решено на четыре сотни конно-казачьего полка Тверского ополчения выслать по представленным спискам 418 медалей⁸⁸. Этим награждение Тверского ополчения и ограничилось, 4.577 ополченцев пеших полков остались без медалей.

Посмотрим теперь, как решался вопрос о награждении воинов Рязанского ополчения. Это ополчение имело в своем составе четыре пеших, два егерских и один конный полк общей численностью свыше 15 тыс. человек. В конце августа 1812 г. оно спешно было двинуто на защиту Москвы, но в связи с тем, что Москва была оставлена русской армией, получило приказ М.И.Кутузова прикрыть дорогу на Рязань и Касимов, обеспечить охрану транспортов с продовольствием и фуражом, следующих к Тарутинскому лагерю по правому берегу Оки. С выполнением этих задач плохо вооруженное ополчение успешно справилось, о чем свидетельствует журнал военных действий, который велся в главной квартире Кутузова⁸⁹. Таким образом, Рязанское ополчение сыграло существенную роль в решении стратегической задачи блокирования наполеоновской армии в Москве и обеспечения коммуникаций русской армии. Позже оно было соединено с формированиями 3-го ополченского округа и в 1813-1814 гг. участвовало в блокаде крепости Глогау, в сражении под Дрезденом, осаде Магдебурга и Гамбурга.

В начале 1814 г. командовавший Рязанским ополчением генерал-майор Л.Д.Измайлов представил командующему 3-м ополченским округом генерал-лейтенанту П.А.Толстому подробное описание действий Рязанского ополчения в 1812 г. и ходатайствовал о награждении чинов ополчения медалями, однако это ходатайство осталось безответным. Через три с лишним года, в июле 1817 г., в Инспекторский департамент Главного штаба императора обратился с рапортом бывший начальник 4-го пехотного полка ополчения отставной полковник Ф.М. Рахманинов. Указывая, что представление, сделанное в 1814 г. генералом Измайловым, осталось без последствий, он вновь подробно изложил действия ополчения в 1812 г. и ходатайствовал о награждении 55 чинов его полка медалями по прилагаемому списку. Характерно, что вопроса о награждениях рядовых ополченцев Рахманинов не ставил: понимая, что лиц из податных сословий правительство награждать не желает и, будучи, по-видимому, сам сторонником такой позиции, он включил в свой список только дворян-офицеров. Такой подход, явно противоречащий статуту медали, нашел в Инспекторском департаменте понимание. Делу был дан ход: рязанскому гражданскому губернатору послали отношение с просьбой связаться с генералом Измайловым и получить от него подтверждение, что представленные Рахманиновым офицеры 4-го полка действительно участвовали в сражениях 1812 г.⁹⁰. Надо полагать, что с получением такого подтверждения ходатайство Рахманинова было бы удовлетворено. Однако позиция знаменитого своим самодурством Измайлова⁹¹ (кстати сказать, получившего за формирование Рязанского ополчения и командование им чин генерал-лейтенанта и бриллиантовую табакерку с портретом Александра I) оказалась неожиданной. Рязанский губернатор сообщил Инспекторскому департаменту, что недавно с аналогичным ходатайством о награждении офицеров медалями обращался бывший командир 3-го пехотного полка Рязанского ополчения. В связи с этим он, губернатор, уже посылал запрос генерал-лейтенанту Измайлову, «от которого и получил отзыв, что вообще все полки Рязанского ополчения в 1812 году в бывшее с неприятелем действие ни в каких местах никогда употребляемы не были». После такого “отзыва” отпал вопрос о награждении не только ратников, но и офицеров Рязанского ополчения⁹².

Сложнее было ограничить награждение медалью ратников тех ополченских формирований, участие которых в крупнейших сражениях 1812 г. являлось общеизвестным и бесспорным. Отказать им в награждении под тем предлогом, что они «в сражениях того года не находились», было невозможно. Тем не менее подавляющее большинство из них медали тоже не получило. Решающую роль здесь сыграло то, что и губернские власти, в ведении которых после роспуска ополчений оказались дела о награждении ополченцев, и сидевшие в своих имениях помещики не только не были заинтересованы в награждении крепостных, но и всеми силами этому противились, а в правительственных кругах такой позиции потворствовали.

Справедливости ради следует сказать, что изредка бывали все же случаи, когда дворяне - душевладельцы пытались вступиться за права своих крестьян. Особенно интересна одна из таких попыток, предпринятая отставным генералом от кавалерии С.С.Апраксиным. Этот заслуженный генерал, сподвижник и почитатель Суворова, пользовавшийся в свое время расположением великого полководца, отправил в феврале 1815 г. из своей подмосковной вотчины письмо А.И.Горчакову, с которым был лично знаком и к которому не раз в прошлом обращался с различными просьбами. Вероятно, он полагал, что Горчаков – племянник Суворова и участник ряда суворовских походов – и на этот раз не откажет в просьбе старому соратнику его знаменитого дяди. Просьба же его была вызвана следующими обстоятельствами. В 1812 г. крепостные Апраксина, отобранные им в ратники, попали в Московское ополчение и в его составе участвовали в Бородинском сражении. После Бородина большая часть Московского ополчения была, как известно, использована для пополнения армейских частей. В полках русской армии крестьяне Апраксина участвовали во многих сражениях как в пределах России, так и за рубежом, а затем 27 оставшихся в живых крепостных вернулись домой. При этом выяснилось, что 9 человек получили медали в тех частях, где они служили, но 18 крестьян вернулись без медалей и за исключением одного – без каких-либо свидетельств, удостоверяющих право на награждение. Ходатайствуя перед Горчаковым о награждении этих крестьян медалями, Апраксин указывал, что мог бы получить необходимое свидетельство от бывшего начальника Московского ополчения И.Д.Маркова, «но он, граф Марков, уже давно уехал в подольские свои деревни, и неведомо когда в Москву возвратится; между тем, – продолжает Апраксин, – мои храбрецы весьма огорчаются, что никакого знака за усердие их к отечеству и труды понесенные не имеют; хотя по праздникам иногда наряжаются в мундиры, ибо большая часть их служила при артиллерии и многие доходили до Парижа, как усмотреть изволите с аттестата у сего препровождаемого данного человеку моему Егору Раштанову, который тоже не получил, но ожидают, что ваше сиятельство оными их осчастливит и сравняет с их товарищами, которые пред ними гордятся, а эти бедняки с огорчением переносят».

Приведенное свидетельство, говорящее о популярности медали в крестьянской среде и о стремлении бывших ополченцев иметь ее как знак своего участия в Отечественной войне, весьма красноречиво. Но особо выразительна концовка письма: «Если же паче чаяния все медали положенные вышли в расход и более делать их не велено, то покорнейше прошу вас яко военного министра прислать ко мне вид, что оныя посылаются, а я здесь на свой счет сделаю и раздам, помня при том, что сии люди в медалях за каретою не ездят, но у меня из лакеев отдано не было и впредь из воинов таковых для сего не возьму».

К своему письму Апраксин приложил список бывших ополченцев, не имеющих медалей, и заверенную копию свидетельства, выданного в сентябре 1814 г. командующим 7-й пехотной дивизией генерал-майором А.И.Талызиным 2-м ратнику Егору Раштанову в подтверждение его участия в сражениях с октября 1812 г. до взятия Парижа.

Ходатайство Апраксина успеха не имело. Сославшись на то, что «медали, согласно высочайшей воле государя императора,. не иначе выдаваемы быть могут, как по засвидетельствованиям начальства», Горчаков разрешил «возложить медаль» только на Егора Раштанова, относительно же всех остальных заявил, что он сможет «тогда токмо позволить носить им медали», когда либо получит список награждаемых за подписью Маркова, либо на каждого ополченца представлены будут «свидетельства, удостоверяющие, что те крестьяне ваши, милостивый государь мой, находились в 1812 году в действительных сражениях»⁹³.

В среде московского барства Апраксин слыл оригиналом и чудаком, поэтому, возможно, его попытка добиться награждения своих крепостных расценивалась как очередное “чудачество”.

В целом же поместное дворянство, как уже отмечалось, награждению крестьян всеми силами противилось. К чему это практически вело, рассмотрим на примере истории награждения ратников Петербургского ополчения.

Созданное М.И.Кутузовым Петербургское ополчение отличалось высокой организацией, было относительно хорошо вооружено и обучено и прошло большой боевой путь, участвуя в штурме Полоцка, в сражениях под Чашниками, при Смолянах, под Старым Борисовым, на Березине, а в 1813 г. – в трудной осаде Данцига. Понеся значительные потери, оно в июне 1814 г. организованно вернулось в Петербург, где было торжественно встречено, а затем распущено. В октябре 1814 г. возглавлявший Комитет Петербургского ополчения генерал-лейтенант А.Д.Буткевич писал А.И.Горчакову, что многие бывшие воины обращаются в Комитет с просьбой о выдаче им медалей, «но как таковых в получении не имеется, то Комитет повторяет просьбу <…> о приказании доставить <…> медали, коих для Санкт-Петербургского и Новгородского ополчений потребно до 7.000»⁹⁴. В ответе Горчаков потребовал, чтобы были представлены «генеральные списки, с показанием в строгой справедливости, кто в каких именно сражениях в том 1812 году находился, в каких корпусах или отрядах и под командою какого генерала и отрядного начальника». Новое представление Буткевича, в котором он докладывал, что «составление сих списков, по весьма малому числу чиновников при Комитете, требует большого времени», и ходатайствовал «приказать доставить просимое число медалей», чтобы начать их раздачу по мере составления списков, которые затем будут представлены в Департамент, по решению Горчакова было «оставлено без уважения».

В 1815 г. Комитет представил в Инспекторский департамент за подписью начальника Петербургского ополчения генерал-майора B.B.Ададурова четыре списка – два на генералов, штаб и обер-офицеров и два – на нижних чинов. Вскоре после этого Комитет был закрыт, а по представленным спискам до июня 1817 г. никакого решения не принималось. За это время многие офицеры получили медали в индивидуальном порядке, представляя свои рапорты и какие-либо документы, подтверждающие участие в Отечественной войне (чаще всего аттестат одного из вышестоящих начальников). Решения по таким рапортам принимались, как правило, оперативно и беспрепятственно. Однако бывшие ратники подобной возможности не имени, и им оставалось ждать награждения по общим спискам.

21 июня 1817 г. Инспекторский департамент сообщил петербургскому гражданскому губернатору, что медали до сего времени не высылались «по недоставлению таковых медалей от министра финансов» (в действительности медали доставлялись, но ополчениям они не выделялись), однако «ныне Инспекторский департамент <…> имеет честь препроводить при сем четыре именных списка о чинах, бывших в С.-Петербургском ополчении и 6.328 медалей 1812 года с лентами <…>, покорнейше прося <…> сделать ваше распоряжение о доставлении сих медалей поименованным в означенных списках чинам в места их жительства». Далее указывалось, что те офицеры, которые уже получили медали, в списках отмечены и что после вручения медалей списки с отметками о вручении, а также медали, могущие «каким-либо образом за раздачею остаться», следует вернуть в департамент.

Итак, наконец-то медали были получены и оставалось лишь вручить их награжденным. Но тут губернские и уездные власти, отражая настроения поместного дворянства, объявили награждению крепостных настоящий бойкот. Открыто об этом, разумеется, не писалось, фактически же все делалось для того, чтобы, используя бюрократическую волокиту, до предела запутать простой вопрос. Петербургский гражданский губернатор переслал списки и медали в Губернское правление, а оно, ссылаясь на то, что в полученных списках не указано, где именно проживают бывшие воины и кому из помещиков они принадлежат, затеяло бессмысленную многолетнюю переписку – сначала с различными учреждениями, а затем с уездными Земскими судами, которые должны были выявить бывших ополченцев в своих уездах, но не желали этого делать. Шли годы. Инспекторский департамент время от времени посылал дня порядка отношения с напоминанием о высланных медалях и «покорнейшими просьбами» ускорить раздачу их и вернуть посланные списки. В ответ получал длинные бюрократические отписки. Такие напоминания посылались в феврале и августе 1818 г., в мае 1819 г., в феврале 1820 г., в сентябре 1822 г., в марте 1823 г., в феврале 1825 г. При этом Инспекторский департамент Главного штаба императора меньше всего беспокоил вопрос о том, получат или нет бывшие ратники заслуженные ими медали, его беспокоило другое: в одном из очередных “напоминаний” петербургскому гражданскому губернатору говорилось: «Как по сие время списков сих не доставлено от вашего превосходительства и дело за сим остается не решенным, то Инспекторский департамент покорнейше просит поспешить доставлением оных». Ликвидировать непорядок в бумагах, закрыть дело – вот в чем состояла суть вопроса для Инспекторского департамента.

Пока губернские и уездные власти долгие годы делали вид, что не могут разыскать бывших ополченцев, последние, вновь попав под власть своих помещиков, терпеливо ожидали положенных им наград. Можно только догадываться, какие настроения в связи с этим вызревали в среде бывших ратников. Некоторые из них в поисках справедливости пытались обратиться к верховной власти. Так, в феврале 1826 г. крепостной крестьянин Орефий Гаврилов, сражавшийся в 1812 г. в составе 1-й дружины Петербургского ополчения, раненый при штурме Полоцка, а после излечения вернувшийся в дружину и участвовавший затем в осаде Данцига, подал прошение о выдаче ему медали на имя нового императора, полагая, по-видимому, что смена царствования подходящий момент для того, чтобы добиться справедливости. До Николая I прошение его не дошло, а Инспекторский департамент предписал петербургскому обер-полицмейстеру объявить Гаврилову, что ему следует обращаться в Петербургское губернское правление.

Однако к этому времени Инспекторский департамент стал не на шутку беспокоиться – новый император любил, чтобы в бумагах был строгий порядок, поэтому следовало предпринять какие-то меры, чтобы закрыть продолжающуюся двенадцатый год бесплодную переписку. Генерал-адъютант И.И.Дибич, сменивший П.М.Волконского на посту начальника Главного штаба императора, 18 января 1826 г. обратился к управляющему Министерством внутренних дел В.С.Ланскому с просьбой сделать зависящие от него распоряжения, чтобы воздействовать на петербургские губернские власти. В.С.Ланской дважды сносился с петербургским военным генерал-губернатором П.В.Голенищевым-Кутузовым «о побуждении кого следует силою законов» выполнить требование Инспекторского департамента. “Побуждения” эти оказались действенными: опасаясь, что могут быть неприятности, губернское правление быстро нашло выход из положения – 2 мая 1827 г. требуемые списки и вместе с ними 4.555 медалей были возвращены в Инспекторский департамент. Таким образом, 72% указанных в списках ополченцев медали так и не получило. В Главном штабе этот факт не вызвал ни возмущения, ни даже удивления. На деле о награждении чинов С.-Петербургского ополчения медалями в память 1812 года, вместившем 230 листов переписки, появилась желанная надпись: «решено 24 июня 1827 года». Что касается тех 28% медалей, которые возвращены не были, то считалось, что они вручены награжденным, однако можно с уверенностью сказать, что вручены они были далеко не все, так как из помет в списках видно, что выдавались они в уездных Земских судах не самим награжденным крестьянам, а либо их помещикам, либо уполномоченным этими помещиками управляющим⁹⁵.

Приведенных фактов, по-видимому, достаточно, чтобы сделать вывод, что обещание вручить медали строевым чинам ополчений «всем без изъятия, действовавшим против неприятеля в продолжение 1812 года», обернулось грубым обманом – в действительности эту награду получила лишь незначительная часть ополченцев. Этот вывод может показаться неожиданным некоторым современным авторам, с оттенком умиления утверждающим, будто «Серебряной медалью “В память Отечественной войны” были награждены все солдаты, офицеры и ополченцы, сражавшиеся против французов в 1812 году, все без исключения<...>»⁹⁶. Подобные утверждения могли появиться лишь из-за неизученности вопроса и некритического отношения к ряду изданий официозной дворянской историографии.

Говоря о награждении медалью ополченцев, следует сказать и об особой категории крепостных крестьян, прошедших в 1812 г. весь боевой путь ополчений и участвовавших в боях, но не имевших даже формального права на получение медалей. Речь идет о крестьянах, взятых их владельцами-офицерами (чиновниками) ополчений в поход для личных услуг. Крепостные, находившиеся для услужения при офицерах регулярных войск, существенно отличались от солдат, которыми командовали их господа: они не владели солдатской выучкой, достигаемой долголетней муштрой; другими были их внешний вид (отсутствие солдатской формы одежды) и социальное положение (поскольку крестьяне, отданные в рекруты, переставали быть крепостными). А “собственные люди” офицеров ополчений практически мало чем отличались от ратников, находившихся в подчинении у их хозяев: и те и другие оставались крепостными, одеты были почти одинаково, не было большой разницы между ними и в овладении военными навыками, больше того – для личного услужения в боевой обстановке помещики, как правило, отбирали наиболее расторопных, физически крепких и сноровистых во владении оружием крестьян. И хотя “собственные люди”, независимо от их желания, в ополчения официально не зачислялись, все тяготы походной жизни они делили наравне с ратниками, а в сражениях чаще всего бились плечом к плечу вместе с ними. Ясно поэтому, что лишение их права на награду, положенную рядовым ополченцам, было явной несправедливостью. Разумеется, офицеры ополчений в массе своей вовсе не были заинтересованы в том, чтобы их слуги получали такие же медали, как и они сами. Однако в РГВИА нам удалось обнаружить документ, показывающий, что и по этому вопросу среди дворян изредка встречались “инакомыслящие”.

В мае 1814 г. к управляющему Военным министерством обратился начальник 2-й сводной дружины Новгородского ополчения флота капитан 2-го ранга С.М.Бровцын. Этот боевой офицер, удостоенный за прошлую свою службу ордена св. Георгия 4-го класса и отличившийся в ряде сражений 1812 г.⁹⁷, прислал Горчакову «Именной список 2-й сводной дружины Новогородского ополчения собственным людям находящихся в оной чиновников, бывшим в подвигах против неприятеля в 1812 году <…>». Список был приложен к рапорту Бровцына, в котором он писал, что «собственные люди господ чиновников, представляемые при сем в списке, находясь во все время вместе с дружиною, были употребляемы для замены воинов дабы умножить фрунт, у патронных ящиков, у переноски и перевязки раненых; и часто, не уступая воинам в усердии к монарху и отечеству, были в том же огне с неприятелем как и они, при том же ежели они и не поступали в воины, то сие не по их воле, а по желанию их господ помещиков; трудов они перенесли не много менее воинов, похвальным поведением многих из них превышают; и может быть обратятся с ними в одно звание к тем же помещикам». Указывая, что «на щедроты монарха они упование свое возлагают», Бровцын, наивно считавший, что награждение воинов ополчения предрешено и никаких затруднений не вызовет, закончил свой рапорт просьбой: «Осмеливаюсь покорнейше просить ходатайства у монаршего престола, дабы и сии усердные сыны отечества были сравнены с воинами и удостоились всемилостивейшего его воззрения, а за усердные свои подвиги в 1812-ом году в памятник и подражание прочим украсили грудь свою изданною на то медалью». В «Именном списке» названы были 23 крепостных, принадлежащих 19 офицерам, при этом в графе “По какой заслуге представляются к удостоению медалей” указывалось: «В 1812 году при Полоцке в резерве, в действительных сражениях в авангарде при Смолянах 2-го, при занятии Борисова 15-го и при реке Березе (Березине. – В.Б.) 16-го числа ноября и во все время сей кампании были во всех маршах и действиях с неприятелем»; далее отмечалось, что в 1813 г. они же находились вместе с дружиной «при покорении крепостей Пиллау и Данцыга»⁹⁸.

Резолюция на рапорте Бровцына была краткой и ясной: «Оставить без последствий».

Это безуспешное ходатайство интересно не только как пример гражданского мужества боевого офицера – пример, в какой-то мере отражающий прогрессирующее после Отечественной войны разномыслие в среде “первенствующего сословия”. Оно интересно и как яркая иллюстрация отношения к борьбе с наполеоновским нашествием многих крепостных, которым помещики не давали разрешения вступать в ополчение. Приведенные же Бровцыным данные о количестве “собственных людей”, активно участвовавших в боях (только в одной дружине – 23 человека), позволяют сделать вывод, что фактическая численность бойцов, сражавшихся в составе ополченских дружин, во многих случаях превышала их списочный состав, что в определенной степени повышало боеспособность ополченских формирований. В литературе об ополчениях 1812 г. этот вопрос не исследовался и даже не ставился, но он, по-видимому, заслуживает внимания.

Адресуя свой рапорт управляющему Военным министерством, Бровцын просил Горчакова не о выдаче “собственным людям” медалей, а лишь о том, чтобы он ходатайствовал об этом «у монаршего престола», поскольку Александр I оставил только за собой право «в приличных случаях» делать исключения для тех, кто не имел права на награждение по установленному статуту. Однако в ближайшем окружении царя очень хорошо понимали, что именно он разумел под «приличными случаями», поэтому представления и прошения, которые могли вызвать неудовольствие императора, зачастую ему не докладывались. Так было, в частности, и с рапортом Бровцына.

Гораздо более многочисленной категорией участников Отечественной войны, чем “собственные люди” офицеров ополчений, но, как и они, лишенной права на медали, была преобладающая часть нестроевых чинов. Собирательный термин “нестроевые” объединял весьма разнородные категории участников войны: помимо священников и медиков, которым при условии нахождения под неприятельским огнем медали выдавать разрешалось, к нестроевым относились разного рода мастеровые (особенно многочисленные в артиллерии), обозные, писари, музыканты, ветеринары и т.д. В критические моменты сражений многие из них сражались вместе со строевыми нижними чинами. Лишение их медалей было столь вопиющей несправедливостью, что некоторые командиры частей стали посылать ходатайства о награждении их путем «монаршей милости».

В июле 1817 г. в Инспекторский департамент Главного штаба императора поступил рапорт командира батарейной 4-й роты 2-й артиллерийской бригады полковника Философова с просьбой о награждении восьми указанных в приложенном к рапорту списке нестроевых нижних чинов, которые «действительно 28-го августа 812 г. при селе Бородине находились под неприятельским огнем, а первый из них занимал должность фейерверкера». Александру I рапорт не докладывался, после резолюции П.М.Волконского «Отказать» полковнику Философову был послан ответ, что начальник Главного штаба в силу 2-го пункта высочайшего указа от 22 декабря 1813 г. «с докладом к государю императору войти не может»⁹⁹.

В августе того же года с аналогичным ходатайством обратился командир 22-го Егерского полка полковник Избаш. В представленном им списке значилось шесть человек - один младший фельдшер, два цирюльника и три батальонных писаря, и о каждом со ссылкой на формулярные списки было конкретно указано, в каких сражениях они участвовали. Это представление Волконский по каким-то соображениям доложил императору, после чего наложил резолюцию: «Высочайше повелено дать медали фельдшеру и цирюльникам, а писарям отказать, ибо незачем им быть в сражениях». В ответе так и было сказано, что государь император повелеть соизволил младшего фельдшера и цирюльников «за бытность их в сражениях 812 года наградить медалями в память того года установленными», о награждении же писарей «высочайшего соизволения не последовало, ибо не следовало по званию их быть им в сражениях»¹⁰⁰. Полковнику Избашу предоставлялось догадываться, почему цирюльникам и фельдшеру «по званию их» следовало быть в сражениях, а писарям – не следовало.

Почти одновременно, в сентябре 1817 г., в Инспекторский департамент поступил рапорт командира 23-й артиллерийской бригады полковника Фриша, содержавший ходатайство «войти с докладом к государю» о награждении семи нестроевых чинов бригады (пяти мастеровых и двух цирюльников), которые в 1812 г. «действительно находились в сражениях противу неприятеля по недостатку строевых чинов, а некоторые из ревности по собственному своему желанию». В приложенном именном списке относительно представляемых к награде указывалось: «были в действительных сражениях противу французских войск по желанию их вместо строевых августа 6-го при городе Смоленске, 26-го при селе Бородине, октября 6-го при селе Тарутине, 13-го при городе Малоярославце, 22-го при городе Вязьме». Рапорт Фриша был доложен Александру I, и тот «повелеть соизволил» послать запрос начальнику артиллерии 1-й армии генерал-лейтенанту Л.М.Яшвилю: «точно ли значущиеся по прилагаемому при сем списку нестроевые чины были употребляемы при орудиях в сражениях». Поскольку совершенно очевидно, что начальник артиллерии армии не мог поименно помнить всех нестроевых нижних чинов, употреблявшихся при орудиях пять лет назад, запрос носил сугубо формальный характер и как бы содержал в себе намек на необходимость негативного ответа. Но оказалось, что он вообще послан не по адресу. В связи с временным отсутствием Яшвиля, ответ прислал замещавший его генерал-майор И.О.Сухозанет, который сообщил, что 23-я артиллерийская бригада в 1812 г. находилась в большой действующей армии, в то время как генерал Л.М.Яшвиль командовал тогда артиллерией отдельного корпуса П.Х.Витгенштейна (где служил и автор ответа Сухозанет) «и потому точно ли представленные полковником Фришем мастеровые и нестроевые чины находились в сражениях 1812 года не известно, в рассуждении чего должно основываться единственно только на показаниях ротного командира».

Что, казалось бы, можно было прибавить к этому ясному ответу? Но известный своей угодливостью Сухозанет прекрасно уловил смысл запроса и характер ожидаемого ответа, а поэтому добавил удивительное по своей несообразности рассуждение: «Впрочем, весьма сомнительно чтобы мастеровые чины, по большей части за неспособностью к строевой службе в сие звание назначаемые, могли с пользою заменить строевых чинов; и во всяком случае таковое их употребление должно отнести особенному беспорядку, ибо потеря сих людей в сражении, требующих долговременного их обучения необходимым мастерствам, не награждает той пользы, которой по их навыку в сражении ожидать можно <...>». Как и следовало ожидать, это нелепое заключение сочли вполне авторитетным: в ответе Инспекторского департамента полковнику Фришу оно было пересказано, а затем добавлено, что, так как генерал Сухозанет «полагает по сим причинам оставить представление ваше без уважения, то Инспекторский департамент уведомляет вас, согласно резолюции начальника Главного штаба его императорского величества, что означенные чины не имеют права на получение медалей 1812-го года»¹⁰¹ (заметим, что отказ касался как мастеровых, так и цирюльников, хотя незадолго до этого по представлению полковника Избаша двум цирюльникам медали были все же выданы).

продолжение