В. В. Бартошевич "Наградная медаль участника Отечественной войны 1812 года как памятник эпохи"

Приведенные примеры, число которых можно было бы умножить, показывают, что при рассмотрении рапортов о награждении медалями тех участников Отечественной войны, которые не попадали под установленный Александром I статут, царил полнейший произвол: решение вопроса зависело от настроения императора, от того, доложили ли и как доложили ему то или иное представление, частично от того, кто именно ходатайствует о награждении и меньше всего от того, как проявили себя в боевых действиях 1812 г. те, кому испрашивались медали. Однако в целом при этом настойчиво проводилась линия на отказ в награждении участников войны, принадлежащих к низшим слоям населения.

Среди участников Отечественной войны, лишенных права на медали, особое место занимали десятки тысяч вневойсковых народных, преимущественно крестьянских, партизан.

Отношение правящего класса как к самому участию народных масс в борьбе с наполеоновским нашествием, так и к награждению участников этой борьбы изначально было крайне противоречивым¹⁰². В ходе Отечественной войны и первое время после ее окончания было несколько случаев награждения крестьянских партизан солдатским Знаком отличия Военного ордена и некоторыми другими наградами¹⁰³. Однако очень быстро произошло ужесточение курса на максимальное ограничение награждений этой категории участников войны. В результате народные партизаны по объявленному в декабре 1813 г. уточненному статуту рассматриваемой медали права на эту награду не получили.

Но в народном партизанском движении участвовали и дворяне. Во время войны правительство, разумеется, прекрасно понимало, что ее исход в огромной степени зависит от участия в борьбе народных масс, но, видя в стихийном вооружении народа и приобретении им боевого опыта опасность для феодально-крепостнической структуры общества, оно всеми силами стремилось держать развитие народной инициативы под дворянским контролем и руководством. Далеко не везде это удавалось осуществить. Во многих случаях крестьянские партизанские отряды действовали без всякого дворянского руководства. Но вместе с тем нередко дворяне, руководствуясь как патриотическими, так и полицейско-охранительными побуждениями, участвовали в партизанской борьбе и руководили в ней действиями крестьян. Теперь они стали добиваться медалей путем “высочайшего соизволения”, указывая не только на боевые заслуги, но и на то, что своим руководством удерживали крестьян от неповиновения и бунтов. Такие ходатайства, хотя и не всегда быстро, чаще всего удовлетворялись. При этом те самые дворяне, которые, руководя народными партизанскими отрядами, в ходе войны в некоторых случаях представляли к награждению и крестьян, теперь предпочитали о заслугах своих бойцов не вспоминать, хотя, конечно, не могли не понимать, что ходатайствовать за них могли бы только они.

Проиллюстрируем сказанное некоторыми примерами.

Одним из районов интенсивного партизанского движения в 1812 г. стал Сычевский уезд Смоленской губернии, где с 19 августа по 25 октября народными партизанами было убито 1.760 неприятельских солдат и офицеров и 1.009 взято в плен, при этом 97 крестьян в боях погибли и 224 были ранены. Организацией партизанского движения и осуществлением контроля над ним занимались уездный предводитель дворянства Н.М.Нахимов, земский исправник Е.Богуславский и несколько других дворян. С сентября 1812 г. Н.М.Нахимов многократно докладывал об успехах сычевских партизан в различные инстанции, добиваясь как признания собственных и своих ближайших помощников заслуг, так и награждения некоторых крестьян – «для поощрения как их, так и прочих крестьян к подобному подвигу». При этом он подчеркивал, что «многие крестьяне начинали выходить из повиновения своего начальства, но как я и исправник не отлучались от своих постов и по большей части находились в округе, то при начале еще возмущения старались пресечь, и посему округа находится во всем порядке и тишине». В начале ноября 1812 г. царь пожаловал Нахимову орден св. Владимира 4-й степени с бантом; Богуславскому – орден св. Анны 2-го класса; отставному штабс-капитану Н.Тимашову – чин капитана, а десяти представленным крестьянам приказал выдать солдатскую награду – Знаки отличия Военного ордена. Вскоре орден св. Владимира 4-й степени с бантом был пожалован также сычевскому городничему П.Карженковскому, некоторые дворяне получили в награду чины; трех членов городовой ратуши царь наградил серебряными медалями для ношения на шее на владимирской ленте, а участвовавшие в боевых действиях обыватели г. Сычевска получили в награду по 5 руб. и “высочайшее благоволение”¹⁰⁴.

В 1814 г. Н.М.Нахимов стал добиваться награждения себя и Богуславского, а затем и других дворян медалями в память Отечественной войны. Послав прошение А.И.Горчакову и не получив скорого ответа, Нахимов обратился к смоленскому гражданскому губернатору барону К.И.Ашу, и тот стал ходатайствовать от своего имени. О партизанах из крестьян, даже тех, которым в 1812 г. пожалованы были Знаки отличия Военного ордена, при этом, разумеется, не вспоминалось. Такой подход признали в Петербурге приемлемым: 9 ноября 1816 г. Инспекторский департамент отправил К.И.Ашу уведомление, что император «высочайше указать соизволил» предводителя дворянства Сычевского уезда коллежского секретаря Н.Нахимова, сычевского городничего коллежского советника П.Карженковского, исправника Сычевского уезда губернского секретаря Е.Богуславского, заседателя Сычевского земского суда флота лейтенанта И.Граблина и помещика капитана Н.Тимашова, «участвовавших в Отечественную войну 1812 года против неприятеля, наградить медалями, в память этого года установленными»¹⁰⁵.

Примерно по такой же схеме действовали дворяне ряда других уездов и губерний. Так, по представлениям калужского гражданского губернатора П.Н.Каверина, временно управлявшего во время войны и рядом уездов Смоленской губернии, в августе 1817 г. медали получила группа дворян Смоленской (11 человек) и Калужской (3 человека) губерний. Каверин, конечно, подчеркивал, что благодаря дворянам «предпринятыми мерами, кроме всеобщего направления умов на поражение неприятеля, удержаны были между поселянами порядок и благоустройство и повиновение к властям»¹⁰⁶.

Разумеется, прошения дворян о награждении их медалью удовлетворялись не всегда, бывали и отказы. Обычно это вызывалось отсутствием для награждения действительных оснований, когда награда просто выпрашивалась без каких-либо боевых заслуг. В отдельных случаях бывали также и несправедливые отказы¹⁰⁷ (не надо забывать, что речь шла о провинциальных дворянах, чаще всего мелкопоместных и мелкочиновных), однако в целом награждение дворян, причастных к организации партизанского движения и осуществлению контроля за ним, Александр I считал правомерным, соответствующим его представлению о “приличных случаях” для награждения «исключительно от общих правил».

Иначе обстояло дело с теми, на ком зиждилось все вневойсковое партизанское движение – партизанами из народа. Их голоса до нас почти не дошли. И все же даже то малое, что удалось найти, красноречиво характеризует как отношение к ним дворянства и правительства, так и (что особенно важно) восприятие этого отношения самими партизанами. В РГВИА обнаружился поразительный документ – прошение Александру I о выдаче медали и Знака отличия Военного ордена крепостного Василия Некрасова. В 1812 г. он сражался в рядах партизан Сычевского уезда Смоленской губернии, при этом часто выполнял личные задания сычевского предводителя дворянства Н.М.Нахимова и исправника Е.Богуславского, о которых речь шла выше, и получил от них в начале 1813 г. письменные свидетельства о своих заслугах. Его прошение представляет чрезвычайный интерес не только потому, что позволяет выявить имя еще одного партизана и получить некоторые фактические данные о его боевых делах. Мы имеем здесь дело с редчайшим случаем, когда крепостной попытался бороться за признание своих заслуг, при этом особую ценность его прошению придает то, что составлено оно не нанятым писарем, поднаторевшим в написании разного рода бумаг, а им самим. Некрасов, будучи грамотным, сам сформулировал как умел свою “челобитную”, а другой крепостной, Петр Соколов (по-видимому, приятель Некрасова), лишь набело ее переписал. Отсюда некоторые “огрехи” в правописании, отсюда и несколько архаичный для XIX в. язык, но отсюда же не погашенные казенными оборотами безыскусственность и искренность, позволяющие рассматривать это прошение как непосредственное выражение народного самосознания. Вот текст этого примечательного документа:

«Всепросветлейший державнейший Великий Государь император Александр Павлович, самодержец Всероссийский, Государь Всемилостивейший, просит майора Ивана Дмитриева сына Нарышкина дворовый человек служитель Василий Сергеев сын Некрасов, а о чем мое прошение, тому следуют пункты.

Во время Отечественной войны прошлого 1812-го года по собственному моему влечению, без всякого какого-либо принуждения имел я ревностное желание служить отечеству моему и тогда, когда мог бы отклониться от оного по званию моему крепостного человека, быв при имении помещика моего Смоленской губернии Сычевского уезда в должности конторщика, но воспользовавшись возможным случаем доказать мое усердие и движим будучи любовью к отечеству и монарху моему, в продолжение разорения неприятелем Смоленской губернии находился я всегда охотником как для отыскания и поимки мародеров, равно и в неоднократных с ними действительных сражениях, вооружаясь собственным своим иждивением, продав тогда для оного последнее малое имущество у себя имеющее[ся], и делав разные значительные услуги по Сычевскому уезду, а наконец, быв в одном деле с ними один противу шести человек неприятелей, сражался ревностно, победил, обезоружил и хитростью своею вовлек их в такое место, где взять можно было их в плен, что и воспоследовало, во оном деле между града пуль ранена была подо мною лошадь и я, многократно подвергаясь свирепству врагов моих быть лишенну жизни, преодолевая труды, опасности, и пренебрегая самую смерть, имел одно в предмете: быть верным сыном отечества и жертвовать охотно или жизнью своей или победить врага, толико злодействующего с собратией нашей, а потому получил в 1813-м году генваря 25-го дня письменные свидетельства в справедливости службы моей как от бывшего тогда г[осподи]на исправника и кавалера Богуславского, равно и от г[осподи]на дворянского предводителя и кавалера Нахимова, удостоверяющих истинную храбрость мою, ибо я при них находился и имел разные лестные для меня препоручения. Обещевались они мне доставить следующие награждения по званию моему, коими украшены и прочие сотоварищи мои¹⁰⁸, но, ожидая оные, до днесь не получаю, а из них уже первый вышел в отставку и отозвался, что содействовать к награде моей ныне мне не может, а второй якобы не имеет знаков для награждения меня. Потому, лишась всякой надежды, осмелился прибегнуть под единственное покровительство установленного Главного Его Императорского Величества штаба, считая что за богом молитва, а за царем служба никогда не пропадет, а потому и прошу: дабы высочайшим Вашего Императорского Величества указом повелено было cue мое прошение и с приложенными двумя свидетельствами в главном штабе Вашего Императорского Величества принять, а меня за 1812 год наградить установленной за оный год медалью на голубой ленте, а за храбрость и отличие начальством засвидетельствованные прошу о награде установленным крестом святого великомученика и победоносца Егория 5-го класса, который роздан был всем тем собратьям нашим, кои действительно противу неприятеля оказали какие-либо отличия¹⁰⁹, в коем числе состою и я, полагаю единую ныне мою надежду на всемилостивейшее воззрение.

Всемилостивейший государь! Прошу Вашего Императорского Величества о сем моем прошении решение учинить; октября ... дня¹¹⁰ 1817-го года.

К поданию надлежит в Инспекторский департамент Главного штаба, прошение набело переписывал служитель г[осподи]на Нарышкина Петр Соколов».

Концовка написана самим Некрасовым: «Ивана Дмитриевича Нарышкина дворовый человек, служитель Василий Сергеев сын Некрасов руку приложил. Жительство же имею в Москве у Покровских ворот в собственном доме упомянутого господина моего»¹¹¹.

В прошении Некрасова явственно различимы три основных мотива: с достоинством подчеркнутая добровольность участия в войне, вызванная «ревностным желанием служить отечеству»; обида на дворян, обещавших награды, а затем забывших о своих обещаниях и, наконец, характерная для крестьянской психологии того времени твердая вера в высшую царскую справедливость.

В Инспекторском департаменте Главного штаба императора на прошение Некрасова о награждении его Знаком отличия Военного ордена решили просто не обращать внимания – времена, когда крестьянам давали иногда эту награду, давно прошли. Относительно же его прошения о награждении медалью генерал А.А.Закревский, управлявший Инспекторским департаментом, составил докладную записку, в которой указывал, что из представленных Некрасовым свидетельств, выданных Нахимовым и Богуславским, «видно, что он, Некрасов, во время нашествия неприятеля 812 года, находясь при них, Богуславском и Нахимове, для отражения неприятеля и мародеров по Сычевскому уезду, отличал себя храбростью, не щадя жизни своей <...>. Помянутые же исправник Богуславский и предводитель Нахимов за те же самые подвиги по высочайшему повелению 27 октября 1816 года награждены уже означенными медалями». Начальник Главного штаба П.М. Волконский, доложив вопрос императору, наложил на докладной резолюцию: «Высочайшего соизволения не последовало. 20 ноября 1817», после чего московскому гражданскому губернатору были отправлены представленные Некрасовым свидетельства и предписано приказать «через кого следует» объявить Некрасову о монаршей воле и вернуть ему его свидетельства, что и было исполнено¹¹².

В августе 1820 г. попытку получить медали для себя и своих соратников предпринял один из самых прославленных народных героев войны 1812 г., организатор и командир крестьянского партизанского отряда численностью до 5300 пеших и 500 конных бойцов, Г.М.Курин. Отправляя А.И. Михайловскому- Данилевскому составленное по его просьбе описание боевых действий своего отряда, Курин писал: «Еще прошу вас, милостивый государь Александр Иванович, – небезизвестно (одно слово неразб. – В.Б.), что за 1812 год выдаваемы были серебряные медали – то нельзя ли и нас удостоить оными чрез ходатайство ваше. И что вами учинено будет, то прошу (одно слово неразб. – В.Б.) известить меня письмом вашим»¹¹³.

Пока что не удалось выяснить, предпринимал ли что-либо Михайловский-Данилевский и получил ли Курин просимую медаль¹¹⁴, но суть дела не в этом, важнее другое: через семь лет после начала раздачи медали, учрежденной для участников Отечественной войны, один из известнейших ее героев вынужден был прибегнуть к протекции в попытке получить эту награду – и только потому, что принадлежал к податному крестьянскому сословию (хотя и не крепостной). Характерна в этой связи и такая деталь: в 1816 г. Александру I, когда он находился в Москве, по докладу того же А.И.Михайловского-Данилевского были представлены Г.М.Курин и его ближайшие помощники Е.С.Стулов и И.Я.Чушкин, но император не счел это “приличным случаем”, чтобы вручить им, хотя бы в порядке исключения, как наиболее отличившимся, медали.

Случаи, когда крестьяне и вообще люди податных сословий пытались добиться получения медалей, чрезвычайно редки и попытки эти, как видно и из приведенных примеров, были чаще всего безуспешными. Известно, однако, что не бывает правил без исключений. Таким исключением явилось награждение медалями 22 крестьян деревни Жарцы Полоцкого уезда Витебской губернии. История этого награждения весьма примечательна.

Когда после ожесточенных сражений под Клястицами и Полоцком, на петербургском направлении, прикрываемом корпусом П.Х.Витгенштейна, в августе 1812 г. произошла, выражаясь современным языком, временная “стабилизация фронта”, небольшая деревня Жарцы, находившаяся в 17 км. северо-восточнее Полоцка, оказалась почти на равном расстоянии от расположения как русских, так и французских войск. В этом районе часто появлялись, с одной стороны, казачьи партии, а с другой – французские рекогносцировочные отряды и фуражиры. Все селения в округе были французами ограблены, однако вступить в Жарцы, несмотря на неоднократные попытки, они не смогли: крестьяне этой деревни создали сплоченный и чрезвычайно активный партизанский отряд, который каждый раз успешно преграждал оккупантам путь. Имея постоянную связь с казаками, крестьяне передавали им разведывательные данные, а сами получали от них помощь вооружением и боеприпасами. Не ограничиваясь самообороной, отряд неутомимо нападал на французские разъезды и обозы, действуя в одних случаях самостоятельно, в других – совместно с казаками. Командовавший русским авангардом генерал Е.И.Властов был настолько поражен одним из боевых эпизодов в действиях этого отряда, что представил о нем специальный рапорт Витгенштейну, в котором докладывал, что 8 сентября крестьяне деревни Жарцы под командой находившегося в тот момент с ними казака, устроив засаду в лесу, встретили батальон пехоты и эскадрон конницы французов столь дружным и эффективным ружейным огнем, что «неприятель оставил покушение свое занять ту деревню и прошел мимо оной. Тогда храбрые русские мужики пустились вслед за ним и беспрестанно тревожили его, причем несколько человек убили и ранили, между коими и одного офицера». Далее Властов писал, что считает своим долгом просить Витгенштейна «дабы известен был публике сей удивительный поступок тех мужиков, доказывающий, что отменная их любовь и приверженность к отечеству, а к врагам оного непримиримая вражда побудили их вооружиться по собственной воле и, забыв все ужасы войны, жертвовать жизнью своею, единственно, дабы сколько возможно, истреблять врагов отечества»¹¹⁵. С переходом в начале октября корпуса Витгенштейна в наступление партизаны присоединились к нему, а затем 6 и 7 октября их отряд в составе 22 человек вместе с ополченцами принял участие в штурме Полоцка.

После одержанной победы П.Х.Витгенштейн стал принимать меры к выявлению отличившихся и их награждению. В этой связи возник вопрос, как быть с жарцовскими партизанами, поскольку существовавшая наградная система никаких воинских наград для крестьян не предусматривала. Как командир отдельного корпуса, Витгенштейн в соответствии с «Учреждением для большой действующей армии» имел право своей властью награждать нижних чинов Знаком отличия Военного ордена. Этим же знаком в ходе войны стали награждать и особо отличившихся ополченцев. Но можно ли награждать им крестьянских партизан? Взять на себя ответственность за самостоятельное решение этого вопроса, осложненного тем, что в данном случае речь шла о целом отряде крестьян, П.Х.Витгенштейн, как видно, не смог. Вместе с тем он, конечно, понимал, что делать представление в Петербург – это означало бы волокиту с ничтожными шансами на успех. Оставить же без внимания столь явные заслуги этих крестьян ему, по-видимому, не хотелось. В результате он пришел к довольно странной мысли наградить их ополченскими знаками. Так как ополченские знаки 1812 г. никакой наградной функции не имели и являлись лишь знаками принадлежности к ополчению, Витгенштейн, чтобы как-то узаконить это необычное награждение, приказал начальнику 2-го ополченского округа сенатору А.А.Бибикову выдать партизанам вместе со знаками особое свидетельство, скрепленное подписью Бибикова и печатью Витгенштейна, которое удостоверяло, что «кресты сии дозволяется носить им навсегда на шляпах своих»¹¹⁶.

Очевидно, крестьяне вскоре поняли, что получили “ненастоящие” награды, а когда они узнали, что существует особая медаль для участников Отечественной войны, то стали настойчиво добиваться ее получения. Сначала, в мае 1814 г., избранный партизанами их поверенный крестьянин Максим Марков (по-видимому, в 1812 г. он был командиром отряда) с помощью какого-то мелкого чиновника составил и подал прошение управляющему Военным министерством А.И.Горчакову, приложив к нему копию свидетельства, выданного в 1812 г. Бибиковым. В прошении указывалось, что, так как из прилагаемого свидетельства видно, «что мы действительно находились в 1812 году в разных противу неприятеля сражениях», то «всепокорнейше просим <…> приказать кому следует выдать нам серебряные медали всемилостивейше установленные государем императором за подвиги храбрым российским войскам в прошлом 1812 году оказанные». Резолюция Горчакова была, разумеется, стандартной: «Отказать <…>»¹¹⁷. Но отважные мужики не успокоились – они обратились за содействием к Витгенштейну. Тот стал за них ходатайствовать, но и его усилия оказались безуспешными. Тогда в феврале 1817 г. Витгенштейн подал рапорт фельдмаршалу М.Б.Барклаю де Толли, в котором, охарактеризовав боевые дела жарцовских крестьян, писал: «<…> будучи свидетелем воинственных их подвигов и заслуг, оказанных отечеству, входил я с представлениями (“с представлениями” – значит, надо полагать, неоднократно? – В.Б.) о награждении их медалями, установленными в память 1812 года», но так как медали крестьянам не даны, «долгом поставляв покорнейше просить о исходатайствовании им сего награждения»¹¹⁸. Дела о награждениях медалью к тому времени проходили уже через Инспекторский департамент Главного штаба императора, но по существу это мало что меняло. Барклай де Толли, конечно, прекрасно понимал, что в правительственных кругах к награждению крестьян относятся явно отрицательно. Поэтому, обращаясь к начальнику Главного штаба князю П.М. Волконскому, он придал этому официальному обращению характер как бы личной просьбы:

«Милостивый государь мой, князь Петр Михайлович!

Генерал от кавалерии граф Витгенштейн доносит мне, что Витебской губернии Полоцкого уезда деревни Жарцов крестьяне, значащиеся в прилагаемом при сем списке, в 1812 году, когда окрестные деревни заняты были неприятелем, они деревню свою защитили от нападения неприятеля и участвовали вместе с казаками в победах над неприятелем, а равно находились в сражении при взятии штурмом города Полоцка, за что и получили кресты на шляпы с надписью: “За веру и царя”. Граф Витгенштейн, был личным свидетелем отличных подвигов их, оказанных в пользу отечества, входил по начальству с представлением о награждении их серебряными медалями, установленными в память того года, но как оные им и поныне не доставлены, то граф Витгенштейн просит об исходатайствовании им таковых медалей.

Был и сам известен, что в 1812 году крестьяне деревни Жарцов, соединясь с казаками, содержали аванпосты и отбили неприятеля от сей деревни и признавая их яко действительно защитников отечества достойными носить помянутые медали, я имею честь препроводить при сем помянутый список к Вашему сиятельству, прося покорнейше доложить о сем государю императору и испросить для них серебряные медали <…>».

Расчет Барклая де Толли оказался правильным. П.М. Волконский в то время был в большом фаворе у царя, соперничая по степени близости к нему и влиятельности с самим А.А.Аракчеевым. Можно полагать, что ему польстила вера Барклая де Толли – единственного тогда в России генерал- фельдмаршала – в силу его влияния, а потому доклад императору был сделан с установкой на положительное решение. В итоге 4 апреля 1817 г. произошло нечто необычное: Александр I согласился на награждение 22 крестьян¹¹⁹.

Полоцкий нижний Земский суд, куда посланы были медали, 15 июня 1817 г. раздал их награжденным. При этом крестьяне должны были дать расписку в получении наград, но тут выяснилось, что все они неграмотные, что и было засвидетельствовано расписавшимся вместо них канцеляристом суда¹²⁰.

Награждение крестьян деревни Жарцы было самым крупным отступлением от общего курса правительственной политики относительно награждения рассматриваемой медалью партизан из простонародья. Были, наверное, и другие, менее значительные случаи, но необходимо подчеркнуть, что к встречающимся в литературе сведениям о награждении тех или иных народных партизан, если они не подтверждены достоверными архивными документами, следует относиться с большой осторожностью. Так, например, явно ошибочными являются принятые советскими историками данные о награждении медалями группы крестьянских партизан Сычевского уезда Смоленской губернии, содержащиеся в «Выписке из сведений о народной войне 1812 г.», составленной в октябре 1836 г. по просьбе А.И.Михайловского-Данилевского в канцелярии Смоленского губернского депутатского собрания. Речь в ней идет об упоминавшейся выше группе сычевских крестьян, которые в ноябре 1812 г. по донесениям уездного предводителя дворянства Н.М.Нахимова были награждены Знаками отличия Военного ордена. В «Выписке <…>» сказано, что эти крестьяне «за храбрость получили всемилостивейшие награды – Знаки отличия Военного ордена св. Георгия с серебряными медалями в память 1812 г.»¹²¹. Можно не придавать особого значения, сочтя это недостатком стилистики, самой формулировке, наводящей на мысль, будто Знаки отличия Военного ордена, награждение которыми состоялось еще в 1812 г., и медали могли быть выданы одновременно. Важно другое: архивные документы, относящиеся к 1816-1817 гг., в частности, связанные с приведенным нами прошением крестьянина Василия Некрасова, не оставляют сомнений, что медали были даны лишь группе дворян, причастных к партизанскому движению в Сычевском уезде, но отнюдь не крестьянам. Содержащиеся же в «Выписке <…>» другие ошибки и неточности¹²² свидетельствуют о том, что четверть века спустя после окончания Отечественной войны ее составители имели весьма смутные представления о реалиях партизанской борьбы в своей губернии. Но дело не только в этом. Появление в 30-х гг. XIX в. апокрифических данных о награждениях крестьян могло иметь более глубокие причины. Как показало исследование А.Г.Тартаковского, 30-е гг. – это время резкого повышения интереса к Отечественной войне 1812 г., причем празднование 25-летнего юбилея служило лишь внешним поводом, истинные же причины крылись в сложном переплетении общественно-политических факторов. Среди них важное место занимало стремление правительственного лагеря использовать характер и исход Отечественной войны для подкрепления теории официальной народности, прежде всего «для подкрепления краеугольного положения “теории” – тезиса о патриархальной природе российского самодержавия, покоящегося на безграничной преданности крестьян помещикам, а всего народа – верховной монархической власти, которая отечески печется о своих подданных»¹²³. Вполне понятно, что в этих условиях, когда народная война истолковывалась «как одно из самых убедительных подтверждений жизненности идеи единения народа с монархией»¹²⁴, возникал соблазн “подправить” истинное отношение Александра I к народным партизанам, приумножить “всемилостивейшие награды” крестьянам, используя для этого любые непроверенные слухи или даже просто предположения и домыслы. Приведенный пример дает основания полагать, что на волне казенного патриотизма и верноподданнического истолкования народной войны в источниках 30-х и более поздних годов, в том числе и носящих официальный характер, могли появиться сведения и о других не существовавших награждениях представителей народных низов.

Завершая рассмотрение этого вопроса, следует сказать про один курьезный, но документально засвидетельствованный случай, когда по высочайшему повелению серебряная медаль для участников Отечественной войны была дана одному из народных партизан без всяких с его стороны просьб и без чьих-либо ходатайств.

Героем этой диковинной истории стал известный партизан, дьячок села Рюховское (Рюхово) Волоколамского уезда Московской губернии Василий Григорьевич Рагузин (Рагозин). Этот немолодой уже деревенский причетник (к началу Отечественной войны ему было за 40 лет, и он имел восемь детей) собрал и возглавил крестьянский отряд численностью до 500 человек, с которым активно и успешно действовал на сравнительно большой территории. Кроме того, он снискал славу как отчаянно смелый и удачливый разведчик: дворяне, руководившие обороной Волоколамского и Рузского уездов, и командиры действовавших в этом районе войсковых партизанских отрядов A.Х. Бенкендорф и В.А. Прендель посылали его в Можайск, Колоцкий монастырь и другие места, где он под личиной просящего подаяния добывал сведения о противнике. В выданном Рагузину свидетельстве указывалось, что за период с 13 сентября по 12 октября 1812 г. он «был посылаем в разные места для разведывания неприятеля и собирал во многом числе из разных селений с вооружением крестьян, с которыми и вместе с казачьими отрядами ездил для поражения рассеянного по селениям Рузского, Можайского и Гжатского округов неприятеля несколько раз, где всегда был храбр и неустрашим»¹²⁵.

В 1902 г. правнук В.Г.Рагузина С.Уклонский опубликовал в «Русском архиве» заметку, в которой, ссылаясь на рассказы своей бабушки, попытался описать подвиги прадеда и рассказать о полученных им наградах. «Военные подвиги Василия Гр[игорьевича], – писал он, – не остались без награды. В 1818 г. он был представлен в Клину императору Александру Павловичу. Государь пожаловал ему тогда крест на анненской ленте (к слову “крест” автор сделал сноску: «Мне думается, медаль». – В.Б.), Кроме того, спустя некоторое время после этого, Василий Гр[игорьевич] был вызван к московскому архиепископу Августину, который вручил ему назначенные по высочайшему повелению 400 рублей и предложил со своей стороны в награду место священника; но он отказался, ссылаясь на то, что недостоин священства, как проливавший кровь христианскую»¹²⁶. Изменила ли дочери Рагузина память, подзабыл ли внук рассказы своей бабушки, умершей еще в 1871 г., или же он, будучи ретиво верноподданным, сознательно стремился представить судьбу прадеда в сусально- благообразном виде, но рассказанное им – это причудливая трансформация действительных фактов, совершенно искажающая их подлинный смысл (следует заметить, что в публикации Уклонского вообще много фактических ошибок).

В конце мая 1816 г. В.Г. Рагузину «за подвиги его на пользу отечества, оказанные во время вторжения неприятеля в 1812 г.» пожалована была шейная на анненской ленте серебряная медаль с портретом и титулатурой Александра I на лицевой стороне и надписью “За полезное” на оборотной¹²⁷. Золотые либо серебряные крупноформатные (диаметр – 65 или 50 мм) шейные медали с такой или подобной надписью выдавались за различные заслуги из Кабинета его императорского величества лицам, не имевшим российского дворянского достоинства. Определенного статута у них не было, но они считалась весьма почетной персональной царской наградой. Вскоре после награждения, 16 июля 1816 г., Рагузин подал московскому архиепископу Августину прошение о производстве его в священники одной из сельских церквей, на которое преосвященный Августин «дал резолюцию отказать ему, – что много есть ученых»¹²⁸. Из-за этого ли прошения, признанного проявлением гордыни, или же просто спохватились и решили, что шейная медаль с портретом императора для полунищего деревенского дьячка – награда “не по чину” (в одной из позднейших жалоб Рагузин писал, что он «исправляет колокольный звон, метет церковь, держит у своего священника шляпу с тростью, исправляет у благочинного дежурство» и пр.¹²⁹), но 20 августа 1816 г., то есть менее чем через три месяца после вручения царской награды, А.А.Аракчеев направил архиепископу Августину отношение, в котором сообщил, что государь император всемилостивейше пожаловать соизволил Рагузину «вместо полученной им <…> серебряной медали на анненской ленте с надписью “За полезное”, серебряную медаль на голубой ленте, установленную в воспоминание воинских подвигов 1812 г.» Одновременно, чтобы как-то “подсластить” столь странное решение, Рагузину «для поправления состояния по уважению бедности его» жаловались 400 руб. ассигнациями (т.е. около 100 руб. серебром). Посылая преосвященному Августину новую медаль и деньги, Аракчеев поручил ему распорядиться, чтобы их отдали Рагузину, «а прежде пожалованную ему медаль, отобрав от него, доставить ко мне»¹³⁰, что и было исполнено. Но Рагузин понял, по-видимому, дело так, что царь-батюшка жалует его боевой медалью за 1812 г. и деньгами в дополнение к прежней награде, которую у него неправедно отнимают, так как «послал к государю письмо с жалобой на преосвященного Августина, – что он отобрал от него медаль на анненской ленте, что не произвел его во священники, что не дает билет в С.-Петербург для прошения лично у св. Синода священнического места, и просил государя приказать произвести его, Рагузина, во священника». Аракчеев отправил эту жалобу архиепископу Августину «для объявления Рагузину, чтоб не утруждал государя недельными бумагами». Храбрый дьячок и после этого не смирил “гордыню”: в течение нескольких лет он писал в различные инстанции жалобы и прошения, но, разумеется, ничего не добился. Закончилась его жизнь трагично: уволенный за штат, он умер в Шереметевской больнице Москвы, находясь «в числе призреваемых»¹³¹. Историк H.П.Розанов, которому показали заброшенную могилу Рагузина на Ваганьковском кладбище, писал: «Над прахом его нет даже деревянного креста, который обыкновенно осеняет могилу и последнего бедняка. Только плакучие березы простирают ветви свои над могилою почившего. Мир праху твоему, забытый герой!»¹³².

Из изложенного видно, что демократизм награждения участников Отечественной войны рассматриваемой медалью был избирательным и относительным – это был демократизм в рамках наградной системы феодально-абсолютистского строя, по природе своей несовместимого с какой бы то ни было демократией.

продолжение